Троцкий как антидот против государственного мифа
21 августа исполнилось 75 лет со дня убийства Льва Троцкого. В чем причины неистребимой «троцкофобии», роднящей сталинистов, консерваторов и либералов? Что составляет наследие Троцкого сегодня? Об этом мы говорим с историком, членом Российского социалистического движения Тимофеем Раковым.
- Восприятие фигуры Льва Троцкого очень различно в России и на Западе, где он воспринимается скорее как шекспировский герой и оппонент Сталина. У нас же за Троцким закрепилось клише "демона революции", в то время как Сталин, скорее, реабилитируется. Как ты считаешь, в чем причина столь стойкой неприязни к Троцкому в столь разные исторические эпохи?
- Я бы не сказал, что сейчас идет реабилитация Сталина. Скорее, десталинизация в России так никогда и не была проведена, и при современной политической системе проведена быть не может. Перестроечные дискуссии и дискуссии 90-х годов часто отождествляли фигуру Сталина с коммунизмом. Доминирование либерального дискурса в десталинизации предопределило то, что гражданам предлагалось признать весь опыт своей жизни кровавым тоталитарным безумием. Такое огрубление советского опыта не могло не встретить ответной реакции – мифологизации сложной и проблемной советской истории в духе того, что «раньше лучше было». Такая общественная атмосфера ничуть не способствует взвешенному обсуждению роли Сталина.
Нынешняя государственная идеология столь лоскутна, что способна включать в себя и позитивное восприятие Российской империи, и фигуру Сталина – это все призвано служить возвеличиванию Государства. Примечательно, что фигура Ленина в современной России, как правило, обходится молчанием. Ленин и Троцкий слишком антиэтатисты (антигосударственники – ред.) для путинской элиты – оба выступали за разрушение старого имперского порядка, за исчезновение государства как такового. Троцкий вызывает ненависть именно потому, что сама его жизнь стала символом борьбы с новым авторитарным сталинским порядком и с Государством в более абстрактном смысле. Современные поклонники сильного государства инстинктивно ощущают, что Троцкий – совсем не их человек.
- Насколько расхожие клише: "пророк", "герой", "демон" соответствуют действительности? Существуют ли какие-то современные тенденции в "троцковедении", о которых важно сказать?
- Я думаю, что героизация Троцкого в определенной исторической ситуации была оправдана, ведь антисталинскому левому движению в Европе нужен был некоторый ориентир, символ того, что русская революция могла завершиться не только сталинским террором. Эта героизация, начатая самым известным биографом Троцкого Исааком Дойчером, сыграла позитивную роль и для исторической науки, прежде всего, западной и стимулировала изучение демократических и эгалитарных тенденций русской революции. На нынешнем этапе перед историей стоит задача уйти от внимания исключительно к личностям и обратиться к спорным вопросам в истории революции.
Один из таких спорных, нерешенных вопросов – поражение «левой оппозиции» во внутрипартийной борьбе в 1920-е годы. Сложно сказать, чего было больше – субъективного или объективного в победе Сталина. Другой взгляд свидетельствует о том, что это не была борьба индивидов, не было противостоянием «героев» в духе идеалистической истории, видящей в развитии человеческих обществ лишь что-то вроде античной трагедии, где роль хора отведена безликим «массам». Ведь внутрипартийная борьба – это совокупность противоречий на очень разных уровнях: уровне партийного собрания заводской ячейки, уровне партийного собрания города, и, наконец, уровне партийного съезда. И историческая наука постепенно, хоть и медленно и не всегда последовательно, идет к тому, чтобы выявить это противостояние на микроуровне, в повседневности партийной жизни. Как таковое «троцковедение», к счастью, все более остается в прошлом – в том смысле, что все меньше становится ценных исторических работ, фокусирующихся на биографии Троцкого.
- Сегодня модно говорить о "политике памяти". Я понимаю раздражение, с которым профессиональные историки относятся к такого рода политической инструментализации прошлого. Но, тем не менее: важен ли Троцкий как образ, личность, исторический деятель и мыслитель с точки зрения сегодняшнего дня? Насколько актуально его наследие? В каком смысле сегодня может существовать "троцкизм"?
- Политика памяти вещь сама по себе довольно спорная. Ведь что это такое? На мой взгляд, политика памяти служит во многом замазыванию противоречий в истории того или иного государства. Политическая легитимность строится на сокрытии противоречий и создании коллективного тела нации. Это легко заметить на примере, скажем, Франции, где политика памяти признала День взятия Бастилии главным праздником нации, Жан Жорес – социалист и антимилитарист - похоронен в Пантеоне, как национальный герой и так далее. Финляндия в ХХ веке схожим образом разрешила дилемму собственной гражданской войны, имевшей место в 1918 году. Теперь политика коммеморации включает в себя и белофиннов, и финнов, сражавшихся на стороне красных. В России с политикой памяти сложнее. Как я говорил выше, здесь задача в том, чтобы включить и советское, и имперское прошлое в коллективное наследие путинской системы. Поэтому упор делается на величии государства – успехах экспансионистской политики Российской империи, на научных достижениях советского общества – освоении космоса, атомной бомбе и тому подобном. Понятно, что в случае политики памяти в отношении советского опыта совершенно обходится стороной причина таких успехов – плановая экономика.
В связи с этим задача левых состоит как раз в разрушении нарратива коллективного тела нации – в постоянном внимании на скрываемые противоречия, актуализация прошлого опыта классовой борьбы. Близкий столетний юбилей русской революции - это еще один повод активно участвовать в общественных дискуссиях и вырвать русскую революцию из плена государственничества. Эта революция не строила государство, победившее в Великой Отечественной войне, а была призывом к уничтожению государств и границ в принципе.
Я бы поставил вопрос о наследии даже шире – что такое сама личность Троцкого? Если это о личном, то подробности его семейной жизни не могут не вызывать сочувствия, но ведь ценность его фигуры вряд ли в этом, потому как в жизни каждого человека присутствует та или иная доза несчастия. Ценим мы Троцкого за его интеллектуальное наследие – за те идеи, которые не были его личной собственностью, они часть развития марксистской мысли первой половины ХХ века. Разумеется, само это наследие не свободно от противоречий и его нельзя воспринимать некритично.
Часто троцкофильские секты пытаются найти в текстах Троцкого «рецепты» для политической деятельности в нынешних условиях, не понимая истинной ценности этих текстов. Ведь важно умение использовать исторический материализм и диалектику, и Троцкий не всегда, не во всех ситуациях является безусловным образцом такого умения. Любой человек исторически ограничен и лишь кропотливый анализ всего этого наследия может помочь в овладении методом исторического материализма. Так что наследие Троцкого – это наследие марксистской мысли прошлого столетия и существует в контексте развития именно этого марксизма.
Я думаю, что марксистам не стоит ввязываться в эти игры с идентичностями – ведь часто «троцкизм» превращается в своего рода вид исторической реконструкции. Лучшим видом «троцкизма» сейчас стала бы последовательная политика по строительству новой революционной партии – свободной от благоговения перед государством, ставящей злободневные политические вопросы и предлагающей их решения. Вот этому бы стоило поучиться у поколения марксистов 1917 года.